В годы войны появились новые ордена — награды ВО ИМЯ. Традиция, как известно, связанная с почитанием святых.
Святые имена предков — защитников Отечества — напомнил в первом же своем военном послании Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский).
В едином ряду деятель Русской Церкви назвал и Александра Невского, церковное почитание которого исчисляется многими веками, и князя Димитрия Донского, чья официальная канонизация как святого состоялась лишь в год Тысячелетия Крещения Руси (1988) и прежде всего в связи с народным почитанием его как радетеля за Отечество.
Имена новым орденам в ту войну также давались в честь всенародно чтимых. Невский и Донской, Суворов-Рымникский и Кутузов-Смоленский, герой Средиземноморского похода Ушаков и защитник Севастополя Нахимов: они — достояние истории, но они и легендарны — как полководцы, творившие чудеса, как «отцы солдатам», как люди отваги и чести.
И «пламенный маршал» Жуков, давший имя уже новому послевоенному ордену, из этого ряда: он легендарный предвестник и символ свершившейся Победы.
Среди последних — завещательных — деяний Петра I было и обращение к памяти великого князя Александра Ярославича: перенесение его мощей в Санкт-Петербург, к рубежам, которые он отстаивал, и учреждение ордена святого благоверного князя Александра Невского.
Орден Александра Невского был заново учрежден в июле 1942 года. Статут его требует проявления командиром двух черт: умелое управление войсками и личная храбрость. Ведь память народная и церковное Житие князя свидетельствуют: «и была сеча великая», и князь, возглавлявший войско, «самому королю возложил печать на лицо острым своим копьем».
ЖИТИЕ НИКОЛАЯ ГОРЕВА,
первого кавалера ордена Александра Невского в авиации.
Николай, сын Дмитриев, фамилией Горев, родился в благочестивой семье в Усть-Каменогорске в 1904 году. Во время гражданского нестроения, великой сечи и великого безумия, когда города уральские переходили от одних кесарей к другим, Николай оказался среди первых комсомольцев, а при смене власти подвизался в подполье. Повзрослев, Николай, сын Дмитриев, стал учиться в школе красных командиров, чувствуя в себе призвание к делу ратному. Было ему девятнадцать лет, а год считался уже 1923-й от Рождества Христова, и брань великая на Руси заканчивалась. Николай не устоял перед искушением и, оставив поприще, примкнул к 11-й кавалерийской дивизии Первой Конной армии, проходившей мимо. Так попал Николай на Туркестанский фронт и видел там, как дехкане в стремлении устроить на земле лучшую жизнь бросались на сытую басмаческую конницу с двухметровой жердью, а возвращались с ратного поля (если не отправлялись прямо в рай) с конем и саблей. Имя таким «краснопалочникам» было от русских «мусотряды» — мусульманские отряды добровольческие. Самого же молодого командира эскадрона басмаческие сабли поразили хоть и не до смерти, но так, что к строевой службе он был сочтен более негоден.
Следующее искушение, которое Горев не смог преодолеть, были самолеты. Но к учению летному его также не допустили милосердные лекари. Стал Николай работать техником-монтером на аэродроме, и свершилось чудо. Сел однажды Дмитриев сын в учебный самолет, взлетел, попорхал свободно, как птица Божия, и сел, как птаха на веточку, обратно на аэродром. Полет был классный, и Николай объяснял сие чудо простыми словами: «Говорил же я вам, товарищи, что я летчик». Он и вправду так все верно высмотрел и изучил на земле, что, не летавши, пилотом стал. И записали в бумаге казенной черным по белому — «оказался летчиком». И записали истинно. Первым он торил по воздусям пути от Первопрестольной до дальнего Хабаровска и до Ташкента, первым, не задев крылом за великие горы Кавказские, в Тбилиси из Москвы прилетел. А в 1940 году ему сказали: «Не хочешь ли Николай, сын Дмитриев, к ратному делу пристроиться!» — «Всегда готов Отечеству послужить!» — отозвался Горев. А про то, что лекари не велели, забыли все.
Началась война. Горев первый ночами над фронтами летал, чтобы Ставке доложить, где что делается, да связь наладить. Привычка с дальних полетов осталась — видеть и ночью, и в тумане, как днем.
Потом Николай командовал то бомбардировщиками, то штурмовиками, а сам летал — чудеса творил. Семь раз он ходил за верной смертью и семь раз возвращался: летал среди бела дня над противником, чтобы вызвать огонь на себя и те огневые точки на карту нанести. Жалко было своих «соколиков» посылать — молоды еще. А как-то пошел в белый день со товарищи вражий аэродром штурмовать — прямо на насесте черных птиц бомбили. Не стерпели те, в погоню поднялись. До аэродрома один Горев долетел. Посадил самолет, а самому под него же укрыться пришлось — враги и здесь не отставали, очень уж хотели Дмитриева сына смерти предать. Отогнали тех птиц товарищи Горева, а он и говорит: «Не могу перед искушением устоять! Не хочу больше бомбы метать и штурмовать не хочу, ибо не могу видеть, как наши самолеты сбивают. Сам хочу сбивать! Дайте мне истребитель!»
Дали ему истребитель да в придачу истребительный полк. И поставили сторожить врагов, что зажаты были в сталинградском кольце. Враги же решили, чтобы армии свои без попечения не оставить, мост воздушный навести. И наводить его стали в темени ночной. Да того не знали, что Николай, Дмитриев сын, ночью, как сова, видит. И поднялся Горев в черное небо, и пошел на четверых. А тут еще пятеро подоспели, имя им — «мессеры». Кричат начальники Гореву с земли: «Садись, милый! Сбил одного, и хватит!» Но не устоял Николай перед искушением и принял бой. И свершилось чудо — выстоял против девяти. И двоих еще в землю колом вогнал, а сам хоть и на «брюхо», но живой сел.
После этого чуда он, как из госпиталя вышел, так невиданный еще в авиации орден получил — во имя святого благоверного князя Александра, Ярославова сына, прозванного Невским.
В.Л.
Наука и религия. №5:1995г
